Не видно солнца много дней,
И в окна свет его не льётся.
Хозяйка дремлет в тишине,
В покое долго остаётся.
Нежданно ветер налетел,
Развеял туч громады с неба,
Нашлось ему немало дел.
День ясным стал, каким уж не был
Давным-давно.
Проснулась женщина от света,
Глядит в ожившее окно;
На стёклах грязь, да что же это?
Такая предстаёт картина:
Везде на полках пыль лежит,
В углу повисла паутина.
Она за веником бежит.
И сразу ей нашлась работа,
Сгребает пыль в картонки лист.
Свет солнечный открыл ей что-то,
Что дом её не так уж чист.
Она не видела всё это,
Ей сумрак туч закрыл всю грязь;
И хочется спросить мне: Светом
Довольна ли она сейчас?
Из школы два брата однажды
Домой возвращались к себе,
В витрины заглядывал каждый
И думал: “А вот бы и мне
Такие игрушки купили:
Машину, лото и мопед!”
Пирожное оценили.
В витринах горел ярко свет.
Давно они не были дома;
Один торопился скорей
И всё подгонял другого:
- Пойдём же, пойдём быстрей.
А тот еле шёл, уставший,
И братик вперёд убежал.
А этот увидел, отставши:
Лоток с пирожками лежал,
И нет продавщицы рядом;
А пахнут как пирожки!
Обвёл он их быстро взглядом
И с «лёгкой», казалось, руки
В карман положил четыре,
А пять в портфель затолкал.
- Вот повезло! - решил он
И быстро вперёд побежал.
Скорее от света скрыться,
В проулок за братом бежать;
Придёт вдруг сейчас продавщица -
Позора не избежать.
В проулке догнал он брата,
И тот ему говорит:
- Смотри, вон идёт наш папа,
С фонариком к нам спешит.
Брат побежал навстречу,
А мальчик застыл, как немой.
Был зимний и тёмный вечер,
И очень хотелось домой.
Но как отцу показаться?
Как посмотреть в глаза?
Куда мне сейчас деваться?
И он решил убежать
Опять убежать от света,
Рассказывать стыдно всё.
Лучше уйти от ответа,
Время ведь есть ещё.
Мальчишка свернул обратно,
Запнулся больно о снег;
Посыпались чёрными пятнами
Все пирожки в кювет.
Люди бегут от света,
Чёрную пряча грязь.
Катятся люди в кюветы,
С Богом теряют связь.
Куча лежащей пыли
Лишь бы была не видна,
Совести струны б не ныли,
Вечно молчала б она.
А в церкви огни всё ярче
Нам зажигает Господь.
Проповедь громче и жарче,
И не щадится плоть.
Если ты будешь светом
Этим пренебрегать,
Прятаться будешь в кюветы,
От Бога захочешь бежать
В мир, где в греховных тучах
Будет не видной грязь;
В мир, где прятаться лучше,
Где не стыдно упасть.
Отец, подошедший к сыну,
Спросил:
- Где ты взял пироги?
И слёзы из глаз обильно
Лились, но не вырвать руки.
Отец был непреклонен,
Был он неумолим.
- Наказанья ты, сын, достоин.
Отец говорил строго с ним.
Он призывал к ответу, -
Пришлось ему всё рассказать;
Пришлось возвратиться обратно
И пироги отдать;
Стыдиться пред продавщицей,
Краснеть и гореть огнём,
А вдруг позовёт милицию,
Вора увидев в нём.
Но когда он во всём признался, -
Свет не мешал уже.
Бежать уже не пытался,
А радость была в душе.
Урок на всю жизнь усвоил,
Один постыдившись раз.
Брат, не беги от света,
А к Богу иди сейчас.
Всё расскажи и поведай,
С полок сердечных смой
Залежи пыли. И к свету -
В церковь иди, домой.
Бог будет ярким светом,
Ты этот свет полюби
И в темноту от света
Больше уже не беги.
Ирина Шилова,
Пермь
Задавать себе вопросы - это хорошо.
Прочитано 3221 раз. Голосов 1. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
